В Коврове появится ещё один Вечный огонь. Интервью с автором проекта и… иконописцем

– Так кто вы все-таки: художник, дизайнер, архитектор или иконописец?

– А я в жизни все попробовал.  И в хоре пел, и в театре играл, и на лыжах бегал, и боксировал. А в армии стал мастером спорта по баскетболу и выиграл Кубок Сибири и Дальнего Востока. И не смотри, что я невысокий. Команды в СССР всегда были двухступенчатые: «столбы» и «малыши» – одни ростом брали, вторые маневренностью. 

Судьба у него выдалась щедрой на поводы сказать: «Ну, надо же». Начиная с того, что Тихомиров – родственник Дегтярева: на дочери Василия Алексеевича был женат дядя Валерия Александровича. Жили обе семьи на улице Кангина, и Валера крепко дружил с двоюродной сестрой Люсей, внучкой оружейника. На праздники дети устраивали для взрослых концерты: Люся играла на пианино, Валера танцевал и пел. Знаменитому родственнику-оружейнику особенно нравилась «Цыганочка».

– А после семейного ужина он уходил поработать в мастерской в подвальчике дома, где сейчас музей, и брал меня с собой – у него там был ножной токарный станок. Он меня посадит рядом и скажет: «Ты, Лёрка, смотреть смотри, но не трогай. Надоест – иди». Сдержанный был. Но очень добрый. А вот Вера Васильевна, его жена – шутница и затейница. В 47 году к первому классу мать сшила мне из отцовской формы китель и брюки. Прибежал показаться Дегтяревым. А Вера Васильевна взяла и приладила к моим штанам старые генеральские лампасы Дегтярева. Да еще и звезду героя соцтруда на лацкан кителя повесила. Имитацию, конечно, – их у Василия Алексеевича было несколько штук, а оригинал награды он хранил в сейфе. В общем, учительница как увидела меня, так и обомлела: «Валерик, это кто ж тебя в школу собирал?» «Вера Васильевна», – отвечаю. «Вот иди обратно и скажи, что ты еще таких почестей не заслужил. Это дедушка заслужил». Вернулся к Дегтяревой, а та смеется: «Ну, не расстраивайся, заслужишь еще».

Художником Тихомиров стал, когда служил в армии на Дальнем Востоке.

– Командир выстроил всех и спрашивает: «Плотники есть?» Выходят человек тридцать – всем же «откосить» от нарядов хочется. «Художники есть?» Еще двадцать человек выходят. Дай, думаю, тоже попробую: я рисовал со школьной скамьи и в железнодорожном техникуме делал хорошие чертежи, плакаты, шаржи… Замполит говорит: «Нарисуй-ка нам солдата и напиши чертежным пером фамилию. Та-а-ак, все остальные в строй, а ты будешь ленинскую комнату оформлять.

Отслужив, Тихомиров устроился на экскаваторный завод, с которым был неразлучен 40 лет. Директор Николай Юрыгин поставил новичка, которому едва перевалило за двадцать, руководить только что созданным бюро технической эстетики – их открыли на всех крупных предприятиях страны, чтобы советская продукция «внешностью» не уступала западным образцам. Ковровские землеройные машины тоже поначалу выглядели уныло – вагон с ковшом. А с приходом дизайнеров обрели плавность линий и лебединый изгиб стрелы. И в том тоже была заслуга Тихомирова.

– Только художников в бюро было 17 человек, а еще конструкторы, фотографы, инженеры. Но обслуживали мы не только предприятие, но и парк, дом культуры, лагерь и другие объекты; занимались и архитектурой, и художественным конструированием, и, как мы ее называли, ненаглядной агитацией.

В то время качественную агитацию начальство ценило также высоко, как и высокие производственные показатели – на майских демонстрациях предприятия всегда состязались в том, чья колонна круче. Самыми «закадычными соперниками» были экскаваторщики и дегтяревцы.

– В сравнении с ЗиДом мы нежирно жили, но всегда брали выдумкой. Однажды, помню, пустили впереди колонны трал и установили на нем новую модель экскаватора. Когда конструкция въехала на площадь Свободы, экскаватор стал делать развороты и прочие маневры, а напоследок ковшом закрыл стоящий спичечный коробок. Люди ахали. А директора на трибуне выставляли колоннам оценки. И нам всегда давали первое место. А мне потом друзья-художники с дегтяревского завода выговаривали: «Опять, Валера, нас из-за тебя ругают». В жизни-то мы все дружили, но на демонстрациях конкурировали, что есть мочи.

Экскаваторщики тогда во многом были застрельщиками – например, первыми построили собственный профилакторий и две турбазы – под Ковровом и в Крыму. По проектам Тихомирова. Вторая, правда, отдыхающих не дождалась. Договорились с колхозом в Судаке, возвели корпуса, выкопали озеро, посадили деревья-кусты-цветочки… А когда все было готово, местные чиновники решили объект «отжать»: ничего не знаем, никаких договоренностей не помним, 90 процентов имущества наши, 10 – ваши. Директор КЭЗа, узнав об этом, приказал снести все постройки… Как у классика: так не доставайся же ты никому.

Тихомиров мог, кажется, все – и дизайн-проект нарисовать, и материалы раздобыть. Гонял по всему Советскому Союзу и странам соцлагеря и в обмен на запчасти к экскаваторам привозил то, чего в Коврове тогда не видывали – например, настоящую офисную мебель или три разборных коттеджа для турбазы. Домики, правда, отдыхающим тоже недолго служили. Когда завод стал приходить в упадок – их разобрали и увезли. Не иначе, как кому-то на дачу.

Технарь по образованию, художник по зову души, дизайнер по профессии, Валерий Александрович всегда много учился, книги читал запоем. Коллеги называли его ходячей энциклопедией, на производственных совещаниях к его мнению прибегали как к «истине в последней инстанции».

– А я никогда не носил цивильный костюм –  с рабочими же всегда, а не по кабинетам. Так что в спортивном. Или в штанах с коленками рваными, как сейчас девицы ходят, да в тельняшке без рукавов. Помню, когда к 50-летию завода ремонтировали дом культуры им. Ленина, на одну из утренних планерок пришел тогдашний председатель горисполкома Николай Филиппович Ковальчук. Дождался, когда все разойдутся и выдал: «Валер, все ты хорошо делаешь: и задачи ставишь, и людьми руководишь. Но чтоб в таком виде я тебя в последний раз лицезрел. Ты же пример для других, так что будь добр надевай пиджак и «гаврилу». А провел совещание – переодевайся и лазай в своих трениках, как мартышка по лесам.

К слову, ДК Ленина до сих пор встречает нас в том виде, который ему в 80-е годы прошлого века придумал Валерий Тихомиров: на полу все тот же чехословацкий паркет, на стенах – ракушечник и травертин, которые помог достать двоюродный брат, руководивший облицовочными работами в московском метрополитене. Даже акустика осталась та же, какой разработал ее человек, у которого, кажется, абсолютно все спорится в руках.

– В зале дома культуры страшно «гулял» звук. Я поехал в Москву в институт акустики, но там за проект заломили столько, сколько мы на весь ДК не запланировали. Проштудировал кучу литературы и разобрался: завесили «ракушки» около сцены плотной тканью, а вдоль стен установили щиты с дырочками, чтобы звук не отражался, а тонул. До сих пор висят.

Увы, не все объекты авторства Тихомирова дожили до сих пор. Больше всего горюет Валерий Александрович о гибели музея трудовой и боевой славы КЭЗа, который занимал весь второй этаж здания парткома, справа от заводской проходной. В свое время это был шедевр, перенять опыт которого приезжали делегаты с предприятий всей страны.

– В его создании участвовали старейшие производственники, скрупулезные люди… собрали по крупицам всю историю от железнодорожных мастерских до современных дней. Там одних действующих макетов экскаваторов было штук двадцать…

В девяностых руководство завода затеяло реконструкцию – стенды и экспонаты сложили в подсобку. Потом в стране настало лихое время, деньги на ремонт кончились, и ценные экспонаты начали пропадать – может, тоже растащили по начальственным дачам. Даже орден Ленина, которого КЭЗ удостоился в 1966 году, исчез. Потом, правда, его вернули. Но экспозиция погибла безвозвратно – на хранение городскому музею успели передать пяток макетов и документы.

С закатом советской власти партийная агитация потеряла актуальность, а рыночная экономика не позволяла предприятиям строить не то, что турбазы и дома культуры, а даже новые цеха, так что промышленных дизайнеров посадили на «сухой паек». Вот тогда и появилась известная теперь едва ли не на весь мир «иконопись 21 века» или «кузнецовское письмо». За двадцать лет, минувших с той поры, Тихомиров написал около тысячи икон в особой – точечной – манере.

– Мы с Юрой Кузнецовым (известный художник, иконописец, друг В. Тихомирова – прим. ред.) думали, чем бы заняться, что и себя показать, и для семьи подзаработать. Посуду, матрешек расписывали, резьбой по дереву занимались. А однажды в Муроме я увидел старинную икону византийского периода, где одежды у святого были расписаны мелкими точечками. Пришла мысль, а что если всю икону так сделать? Юре сказал: давай попробуем. Получилось. И московские, как я их называю, дельцы наши иконы заметили: ого, что-то новенькое, но при этом очень по-русски! Я тогда еще на заводе работал, рисовал только вечерами, а Юра уже был вольный художник, так его заказами просто засыпали – иконы толком высохнуть не успевали, а их уж увозили в столицу. Продавали, диссертации защищали, научные степени получали, даже запатентовали технику, назвав ее «кузнецовским письмом.

Иконы эти словно вышиты бисером, если смотреть вблизи. А если отойти подальше или чуть прищурить глаза – так будто вовсе это и не деревянная доска с сотней тысяч капель краски, а невесомый покров с тысячами прорезей, в которые лучится нестерпимое человеческому глазу неземное сияние.

– Каждая икона рождается дважды. Сначала классическим путем наношу канонический сюжет, рисую лики, одежды, орнамент оклада. А потом начинаю вкрапывать точечки. Чтобы они играли на свету, наращиваю каждую, как бусинку – накладываю краску по много раз, по капельке, а то растечется, как блин. На выставках то и дело ко мне подходят, удивляются: «А мы думали, вы женщина – такой кропотливый труд…» Столько икон написал, а окладом ни разу не повторился. Потому что первую точку сам ставлю, а потом моей рукой как кто-то водит. Я ведь и инфаркт перенес, и 8 микроинсультов. И каждый раз ставят меня врачи на ноги. Вроде как возвращает меня Господь еще поработать.

Иконописец вспоминает, что когда-то в журнале «Наука и религия» одна профессор назвала бисерную иконопись «цветовой матрицей», способной оказывать целительное воздействие». Если объяснять на пальцах, то фокус в том, что каждый цвет имеет электромагнитную природу, также, как и человеческий организм: и цветовые волны, и клетки в нашем теле вибрируют с некоторой частотой. Если из-за болезни клетки начинают «сбиваться с такта», цветовые волны за счет резонанса способны вернуть их в правильный ритм. Разным клеткам нужны разные частоты, и, следовательно, разные цвета. Так вот в бисерных иконах палитра такая богатая, что, видимо, каждой клетке найдется подходящий цвет.

– Мне не раз говорили, что иконы не сразу воспринимаются. Это так, к ним притягиваешься постепенно. Помню, выставлял работы в музее Шуи. И тогда в книге отзывов запомнился мне один – от мусульманина: «Я несколько кругов по вашей выставке сделал и теперь прекрасно понимаю, что не только наш Мухаммед есть, но и Иисус Христос». Вот как человека впечатлило. Но правды ради, скажу, что церковь, конечно, не сразу наши работы приняла. Была комиссия в епархии, даже с патриархом Алексием II мы с Юрой встречались. И в итоге получили благословение. И даже украсили своими иконами один храм в Подмосковье – его на Истринском водохранилище построил один богатый человек. Вот бы и в Коврове так церковь украсить – была бы у города изюминка.

Несколько лет назад близкий друг Тихомирова ушел в мир иной, и сейчас оставшийся в творческом одиночестве иконописец мечтает найти хотя бы одного ученика. Приходили к нему многие, даже целыми классами из художественной школы. Но так никто пока и не остался. Уж очень усердное и долгое это занятие, тяжело дается. Но надежды Валерий Александрович не теряет. И по-прежнему пишет удивительные «бисерные» образа. Больше всего по сердцу ему Матерь Божья – тем, что ближе всех стоит к людям и к житейским их печалям. Иконы он дарит. Говорит, даже у президента одна есть – «большие люди» попросили написать в качестве презента. Тихомиров для Путина выбрал лик Николая Чудотворца.