“Храм живет, когда мужики приходят…” Как бизнесмен стал церковным старостой
Олег Мурашев в Коврове известен. Он врач, бизнесмен, руководитель частной офтальмологической клиники. А в свободное время – кто бы мог подумать – церковный староста. Шесть лет назад принял благословение взять под опеку храм в селе Троицко-Никольском, что под южным боком Коврова. И привел дом божий в божеский вид. Как сам говорит – с помощью божьей и добрых людей. Обезглавленная и разоренная в сороковых годах прошлого века церковь шанс на жизнь получила в двухтысячном году, когда было решено ее восстанавливать.
Дорога к Троицко-Никольскому ведет мимо одноименного кладбища. Пока еду, приходит мысль, что есть в этом символ: вот вечно нам надо прежде сгубить и разрушить до основания, чтобы потом создать в лучшем виде. Погибнуть, чтобы возродиться.
К уничтожению этого храма в свое время подошли со смекалкой: срезали металлические стяжки, державшие кирпичные своды, чтобы здание со временем расползлось под собственной тяжестью. Затея сработала – когда Мурашев согласился стать церковным старостой, вверенная «недвижимость» дышала на ладан. «Страшно заходить было, – говорит. – Боялись, что купол на головы упадет. Но что наши сварщики додумались сделать, а? Они металлические полоски нагрели, а когда те расширились – тут же горячими и сварили. Металл остыл, подтянулся – стены и «подобрались». Уникальная работа».
Он встречает на улице. С непокрытой головой, хотя день морозный и ветреный. Степенный. Аккуратная борода, густой тембр – ему бы батюшкой быть. Спрашиваю: «Набожность – это у вас наследственное?». Смеется: «Нет, приобретенное, и в зрелом возрасте. Из-под палки тут не получится, н-е-е-ет. Пускай каждый пройдет свой путь и поймет, с кем он и зачем».
Рассказывает Олег, как заправский экскурсовод. Его послушать, так тут все – уникальное. Вспоминает, что когда-то место было вотчиной князей Пожарских – здесь бывал освободитель Москвы Дмитрий Михайлович, а жил его двоюродный брат Дмитрий Иванович, тоже ополченец. И была в храме привезенная князьями старинная икона святителя и чудотворца Николая. При советской власти сгинула, конечно. Да и храмов было два – один тут, на пригорке, второй – подальше, на поле. При Пожарских – деревянные, в 18 веке церкви на средства прихожан отстроили заново, уже в камне. «Полевую» разгромили до основания в 1935 году. Вторую закрыли и «подпилили» лет шесть спустя.
«Да тут куда ни ступи – история, – продолжает Олег. – Мы и стоим-то сейчас на кладбище, которому около трехсот лет. Мы даже нашли надгробную плиту Манькова – того самого земского начальника, которого на охоте застрелил мэр-фабрикант Треумов. Так что, как со стройкой закончим, территорию вокруг храма свободной оставим, просто травочкой засеем и все».
Нет, не все – вообще-то планы у артели (хотя Мурашеву больше нравится слово «приход») пошире благостных прогулок по стриженой траве и по-хорошему – «по-бизнесовому» – дальновидны. Там, где исторический газон заканчивается, заложили фундамент под веранду. Как сходит снег, и дорога высыхает, в Троицко-Никольское наведываются с пешими экскурсиями педагоги и ученики Православной гимназии и музыкальных школ. Вот и хотят им создать удобства, чтобы в дождь было где посидеть и чаю попить. А еще почти достроили мастерские.
«Храм живет, когда мужики приходят. А им надо что-то делать, – объясняет староста. – Если только молиться – мужиков не привлечешь. Вот и пусть плотничают, может, и пилорамку поставим небольшую. Пруд начали чистить – у нас есть ветеринар, хочет его зарыбить. Поля нам предлагают взять. Мужикам надо работать, иначе они дуреют, да пьют. И мальчишкам будет чем заняться. Вот прошлым летом прибились к нам человек девять от восьми до четырнадцати лет. Так не знали, как гвоздь вбить. А уходили – и штукатурить умели, и забор поставить, и кладку делать, и бетон мешать. Миша им помогал, конечно».
А Миша добавляет: «Принесли им рыбу и нож, а они в обморок падают: «А что, ей голову отрезать надо?». А потом так навострились кухарничать – даже пиццу в печи готовили».
Миша – это псаломщик Михаил Макаров. Много лет отработал водителем. Говорит, что к Троицко-Никольской церкви тянуло всегда. Мальчишкой бегал поглазеть-полазить. Взрослым ездил мимо на могилу к погибшему сыну. Говорил жене: «Начнут восстанавливать – на колени упаду, чтобы взяли». Так и вышло. В очередную поездку увидел, что зашевелилось дело, пришел – и как отрезал: «Не уйду, дайте любую работу». Кроме Миши при храме постоянно работают человек десять. Староста рассказывает, что судьба у всех непростая, кто родных потерял, кто из Донбасса приехал, кто в Сирии повоевал: «Они в жизни все видели, им объяснять ничего не надо».
Превратили они церковь в игрушечку. Тянется в небо, стройная, светлая, новенькими куполами поблёскивает – издалека видно. Заходим внутрь. Тепло, стоят леса и чуть пахнет краской – в алтаре мстерские художники украшают потолок. В одном приделе роспись уже сделал известный в Коврове художник Виктор Бычков, во втором вот начнут работать питерские иконописцы. «Это называется академический стиль, – объясняет Мурашев, показывая на реалистичные и какие-то несуровые что ли лица святых. – Он современному человеку более понятен».
По большим религиозным праздникам в храме служит благочинный Коврова Михаил Чернов или кто-нибудь из городских священников. Староста мечтает о том, чтобы назначили настоятеля на «постоянной основе». Вообще-то двадцать лет назад он был. Потом сняли. Причину не называет – у религиозных людей тоже есть корпоративная этика. Хотя кто-то из местных мне рассказывал, что «батюшку наказали за то, что часовню у кладбища поставил без разрешения начальства». Впрочем, может, все это только слухи…
«Местные к нам хорошо относятся, – уводит непростой разговор в сторону Олег. – Поначалу нам стройматериалы хранить было негде, мы их просто у храма клали. За все время только однажды какой-то мужик подошел, хотел доску взять – но тут же упал и сломал ногу. Так что мы ничего не прячем. Рядом вообще домик такой «бомжицкий» стоит, там местные выпивохи собираются. Так они не только не берут, а даже говорят: «Мы присматриваем за вашим добром-то, не переживайте». На службу тоже сначала бабушек восемь приходило. А сейчас человек по сорок-пятьдесят, да с детишками. И иконы стали приносить. Старинные. Может, еще с тех времен… А ведь это непросто – первый раз в церковь прийти. Особенно, если не крещеный. В Коврове таких до сих пор много…”
Мурашев продолжает удивлять. Рассказывает, что в советское время в городе «по партийной линии» назначали людей следить, чтобы никто не крестился. За такие вольности даже могли с работы выгнать. «Да бросьте», – отвечаю. А потом вспоминаю, что саму крестили в воронежской глухомани, куда мама меня, еще детсадовского возраста, увезла на пару недель. И даже отцу не призналась – сказала, что просто решила проведать родственников.
«Некоторые из них потом жертвовали сюда деньги, – продолжает мой собеседник. – Я видел, как им было тяжело. Великий подвиг над собой совершали, потому что всю жизнь положили на другое. И потом они как-то быстро все ушли в мир иной. Но последний шаг сделали хороший».
Очевидно, что в восстановление Троицко-Никольской церкви вложены громады и сил, и средств. Но вопросы о «цене вопроса» и личном в ней участии староста пресекает на корню. «Во дворе дровишки видели? Их нам Юрий Степанович, начальник лесокомбината, привез, чтобы было чем церковь отапливать. Вот так добрые люди и помогают. За что низкий поклон им и спасибо. Больше ничего не скажу», – останавливает мое любопытство Мурашев.
И ведет в малый придел. Снова удивлять. Показывает образ царя-мученика Николая, написанный мстерским мастером для центрального иконостаса.
«В день, когда он нам ее привез, у нас гостили воспитанники Православной гимназии с отцом Михаилом Бунтиловым. Человек восемьдесят. Это у них как турпоход в каникулы. Так вот подъезжает художник с иконой, выносит ее из машины. И вдруг ниоткуда налетает ветер, ливень, гром. Дети испугались, забежали в храм, а тут лампочки взрываются, потому что на улице дерево сломалось и провода оборвало. Ужас, словом. А как только икону внутрь занесли – туча улетела, и все пропало. А вот еще в прошлом году нам Андрея Боголюбского написали. Митрополит благословил Павла Григорьева (руководитель регионального штаба всероссийского общественного движения «Юнармия» – прим. авт.) пройти с иконой крестным ходом. И проехала она по всей России до острова Шикотан, что на Курилах. Был всероссийский автопробег, приуроченный к Дню Победы, и его участники взяли образ с собой. Такие чудеса потом рассказывали! Они возили трехсотметровую георгиевскую ленту, килограммов сто весом. А лето было дождливым, если помните. Один раз промокнет лента – не поднимешь. Так вот как только вставали на молебен, выносили икону и разворачивали ленту – ливень прекращался. Два часа служба идет – ни капли. Заканчивают, сворачиваются – снова ливень. И так полтора месяца. Георгиевская лента сухая вернулась».
Поднимаемся на звонницу. Олег показывает округлые выемки на каменных столбах – внизу, у самого основания. «Это когда колокол скидывали, вытесали, чтоб протолкнуть можно было. Не поленились… Это ж надо, что в головах у людей было. Мы эти отметины на память оставили, штукатурить не стали», – объясняет. Сейчас здесь девять новых колоколов. И это еще одна удивительная история – деньги на то, чтобы их отлили, подарила внучка последнего здешнего настоятеля – ковровская долгожительница (вот-вот отметит столетие!) Наталья Александровна Розова. Решила так память деда почтить.
«Ну, загадывайте желание, да звоните в колокол», – говорит староста. А у меня – нате! – ни одной мысли, прямо-таки первозданная пустота сознания. «Ну, пусть что ли мир во всем мире будет!» – выдаю вдруг и смеюсь, обалдев от того, как веско произносит главный колокол свое гулко-многотонное «Аминь» и по всей округе, и внутри моей головы.
«Слушайте, ну зачем вам все это надо, а?» – спрашиваю, наивная. «Все, что мы в миру делаем, это для того, чтобы понять, как жить. А когда мы в церковь приходим поработать, понимаем, зачем живем, – получаю в ответ. – Пойдемте лучше чаем напою».
Мы еще с час сидим в избушке, приспособленной и под келью, и под столовую, под бытовку. Олег, Миша и еще двое артельщиков-прихожан снова рассказывают удивительное.
Про выпущенную еще до революции швейную машинку «Зингер», которую тоже подарила внучка последнего троицко-никольского священника – его жена обшивала все село, чтобы семья не умерла с голоду, когда в пользу советской власти у «буржуев» отобрали корову и коз.
Про подземный ход, который здесь был между двумя церквями. Миша всю землю вокруг перекопал – и нашел его! Да оказалось, что точно над входом стоял десятилетиями чей-то деревенский нужник.
«Вот ведь кощунство какое вышло, – вздыхает Макаров. – Так и пришлось все засыпать».
А я киваю и думаю: «Ну надо же. Можно сочетать бизнес, и подвижничество. Осовременивая пушкинскую цитату, быть дельным человеком и думать не только о красе ногтей».
Я еще думаю, что под южным боком у Коврова появился замечательный маршрут для пешего туризма: и краеведческий, и нравственно-патриотический. О том, что такое – Родину любить.
(фото: Александр Соколов)
